Заказать звонок
/ Свобода слова и проблемы лингвистической экспертизы

Свобода слова и проблемы лингвистической экспертизы

10 авг 2013
Познание человеком явлений окружающего мира всегда опиралось на определенные модели: сначала это была модель механизма, затем – организма, сегодня – языка [1, 2, 3]. Современный уровень развития науки свидетельствует о том, что «единственное пространство, в котором возможна встреча и столкновение совершенно несоизмеримых познавательных феноменов, - это пространство языка. Мы видим, что история наук о языке демонстрирует какую-то фатальную повторяемость и сходство событий и процессов, происходящих в различных областях познания: они втягиваются в поле языка” [4, с. 128-129].

Юриспруденция активно включается в этот процесс и начинает познавать правовые феномены с помощью языка: появляются новые для отечественной юриспруденции идеи о том, что «в основе «всего юридического» лежат язык и речь»[1] [1, с.3]; возникают новые отрасли междисциплинарных знаний – юрислингвистика (Голев Н.Д.), судебная лингвистика (Алескандров А.С.), политическая лингвистика (Паршин П.Б), активизировались исследования юридической техники, значительную часть которой составляют лингвистические аспекты (Баранов В.М.), “словесных технологий в правотворчестве и сфере осуществления правосудия” (Губаева Т.В), изучаются возможности использования достижений лингвистики в расследовании преступлений (Заяц И.В.), развивается фоноскопическая экспертиза (Галяшина Е.И.), в стадии становления находится лингвистическая экспертиза (Голев Н.Д., Горбаневский М.В. и др.), особое внимание стало уделяться языковой подготовке юристов (Губаева Т.В., Ивакина Н. Н.). Отметим, что для академической лингвистики очерченные процессы означают появление новых областей исследования, постановку нетрадиционных вопросов. Семинар «Право и лингвистика» является знаком такого взаимно обогащающего движения юриспруденции и лингвистики навстречу друг другу.

Один из самых сложных аспектов связи права и языка – это феномен свободы слова, юридическое познание которого невозможно помимо «пространства языка». Свобода слова – одно из важнейших конституционных прав граждан, обеспечивающее возможность публично выражать свое мнением или убеждения. Свобода слова остается практически беспредельной в том случае, если говорящий находится в границах своего «я». Ср.: «Пока мы остаемся в сфере индивидуального, мы можем встретиться с моральными проблемами, но не с правовыми; с проблемой добра и зла, а значит, долга и его нарушения, но не с проблемой вреда, причиненного другому» [6, с.28]. Как только слово касается чужой ментальности, нравственности, чужого бытия, то свобода слова должна ограничиваться. Право начинается там, где мы попадаем в сферу чужого «я». Языко-правовая проблема свободы слова – это проблема поиска ее легитимных пределов, поскольку, как известно, практическая реализация любого права будет неполной без правовых гарантий против злоупотребления[2] данным правом.

Свобода слова традиционно ограничивается несколькими путями. Среди общих моральных принципов, управляющих речевым поведением, можно назвать запрет лжи, хвастовства, сплетен, угроз, проклятий, клятвопреступлений, запрет повреждений словом, наносимых обществу и самому себе. Подобного рода моральные принципы существуют в каждой культуре и выражены, например, в национальных поговорках, пословицах, афоризмах, крылатых словах и т.д.[3] С ними соотносятся различные лингвопрагматические установки, управляющие речевым поведением (максимы Г. Грайса, например, и пр.) и могущие служить некими лингвистическими принципами пределов свободы слова, сформулированными в самом общем виде. Кроме того, естественные ограничения исходят из системы самого языка, его нормативных средств (cм. об этом, например, в [13, 14, 16, 18]).

Пользование свободой слова налагает особые обязанности и сопровождается некоторыми ограничениями, которые должны быть установлены законом. Речь идет о необходимости уважать права других лиц, охранять государственную безопасность, общественный порядок, здоровье и нравственность населения[4]. Однако зачастую моральный цензор не срабатывает, а право, не имея инструментария для анализа речевых сообщений, опасаясь создать прецедент «зажима гласности», испытывая затруднения с классификацией эпизода в силу неопределенности своих же, юридических, формулировок, не защищает от злоупотребления правом. В такой ситуации, когда «закон молчит, а морально-нравственный императив бессилен» [8, c. 22], необходимы совместные усилия лингвистов и юристов для решения проблемы. Особенность языковых правонарушений заключается в том, что они совершаются посредством продуктов речевой деятельности: «В самом тексте опубликованного или переданного в эфир материала (и только в нем) заключен сам «Corpus delicti», все объективные признаки судимого деяния. Никаких других источников доказательства правонарушения по делам этой категории не существует, и только текст является главным предметом исследования и юридической оценки» [9, с.116]. Поскольку текст – явление языковое, то его юридическая оценка в этом случае не может не опираться на квалифицированную оценку соответствующих специалистов[5]. Это обстоятельство предполагает развитие лингвистической экспертизы, ее эвристических возможностей.

Несмотря на то, что исследователи отмечают «явную тенденцию к генерализации конфликтов, имеющих то или иное отношение именно к лингвистической экспертизе» [10], большинство текстов, которые попадают в сферу лингвистической экспертизы, можно разделить на две группы: это, во-первых, тексты с так называемыми коммуникативными неудачами (чаще всего тексты различных юридических документов, в силу неточности, неясности, неоднозначности формулировок которых от лингвиста-эксперта требуется дать заключение по поводу значения тех или иных слов и выражений), во-вторых, это собственно конфликтогенные тексты, представляющие собой речевые конфликты. Под речевым конфликтом понимается «неадекватное взаимодействие в коммуникации субъекта речи и адресата, связанное с реализацией языковых знаков в речи и восприятием их не на основе принципа сотрудничества, а на основе противоборства» [11, с.53]. Именно вторая группа текстов является предметом нашего внимания в связи с языко-правовыми пределами феномена свободы слова. Что могут предложить лингвисты для обслуживания юридических потребностей в данной сфере, в частности для анализа конфликтогенных текстов по элементам состава языковых правонарушений?

Юридическая квалификация таких текстов связана прежде всего с выяснением вопросов о наличии в текстах фактической и оценочной информации (=событий и оценок, сведений и мнений), которые переплетается самым причудливым образом, с лингвистической квалификацией оценочной информацией как нормативной/ненормативной. Лингвист-эксперт, исследуя конфликтогенный текст, сталкивается с несколькими видами аксиологических проблем, обусловленных как природой самого языка, степенью изученности (точнее – неизученности) его отдельных функций (например, инвективной), так и природой экспертной деятельности, которая оценочна по своей сути. При исследовании фактической информации конфликтогенного текста следует учитывать, что изначально потенциал конфликта заложен в самом языке, в механизмах вариативной интерпретации действительности: «С помощью языка человек получает возможность осмыслять недискретную действительность, интерпретируя ее в дискретных терминах языковых категорий. Происходит и другой процесс (в каком –то смысле обратный процессу интерпретации) – недискретный многомерный мир смысла преобразуется в развернутую по временной оси дискретную последовательность языковых выражений» [12, с.214]. Сам отбор фактической информации уже оценочен. Потери и искажения ее при этом неизбежны, что само по себе может привести к конфликту.

Собственно оценочная информация в конфликтогенных текстах имеет важное значение для анализа объективной и субъективной стороны правонарушения. Лингвистическая квалификация (=интерпретация?) нормативности или ненормативности оценок может имеет несколько вариантов последствий. Юридический подход предполагает правомерность в силу действия принципа свободы слова существования оценки, если она выражена нормативными языковыми средствами (заметим, что с лингвистической точки зрения норма является ограничивающим фактором); если же оценочные языковые средства конфликтогенного текста противоречат литературной норме, то скорее всего имеет место злоупотребление свободой слова, т.е. языко-правовой конфликт. Еще одно лингвоюридическое значение оценочной информации конфликтогенного текста в том, что она позволяет выявить некоторые интенции адресанта. Рассмотрим, с какими проблемами сталкивается эксперт при анализе оценочной информации в тексте.

Следует сразу же отметить, что конфликтогенные тексты, ставшие предметом лингвистической экспертизы, - в большинстве своем тексты публицистические, и оценка, экспрессия, которую они содержат, естественна, она не может быть полностью исключена из публицистики, следовательно, вопрос заключается в неких нормативных ориентирах оценки. Для лингвистической экспертизы это оборачивается вопросами об оскорбительности, негативной оценочности тех или иных выражений и пр.

Трудности лингвистической квалификации оценок в первую очередь обусловлены отсутствием пригодного для осуществления экспертной деятельности инструментария – прежде всего словаря, специально предназначенного для осуществления лингвистической экспертизы [13, 14]. Во-первых, выбор словаря в каждом конкретном случае достаточно произволен, как произволен и набор лексикографических помет, используемых в разных словарях. Во-вторых, зачастую одно и то же слово в разных источниках маркируется разными пометами. Кроме того, инвективная функция языка, очевидная и бесспорная, не была предметом исследования лингвистики, поэтому большинство словарей, задуманных как нормативные, предписывающих, как правильно употреблять слова, не отражают целые пласты лексики, основная функция которой - инвективная. Очевидно, что потенциал инвективного функционирования имеется и у стилистически немаркированной лексики. К примеру, возможность инвективного функционирования слова «козел» не отражена (за исключением идиом) в Словаре русского языка С.И. Ожегова, на который, как показывает практика, наиболее часто ссылаются эксперты. В лексикографической практике отсутствует само понятие инвективности, не разработана система стилистических помет, отражающих инвективное функционирование слова. В экспертной деятельности уже складывается порочная традиция отождествлять в качестве функциональных эквивалентов юридическое по своей сути понятие «оскорбительное слово» и лексикографические пометы «бранное», «презрительное», «разговорное», которые используются в толковых словарях и предназначены отнюдь не для решения экспертных задач. При решении вопроса о том, является ли слово оскорбительным, опора на обычные лингвистические источники вряд ли может быть бесспорной. Сегодня диапазон возможных лингвистических и, как следствие, юридических квалификаций оценок очень разнообразен – от признания возможным «в каком-то смысле считать, что слово блядь<…> не бранное, а свое, «житейское», находящееся на самой грани просторечной лексики» [15, c.53] до квалификации выражения герои капиталистического труда оскорбительным, а не просто негативнооценочным в контексте конкретного речевого акта (см. об этом в [16, 13]).

Оценка в конфликтогенном тексте может быть источником экспликации интенции его автора. Интенциональность – характерная черта речевого конфликта, и извлечена интенция автора может быть только из текста. Ср.: «Речевой конфликт имеет место тогда, когда одна из сторон в ущерб другой сознательно (курсив наш - О.М.) и активно совершает речевые действия, которые могут выражаться в форме упрека, замечания, возражения, обвинения, угрозы, оскорбления и т.п.» [11, с.52]. Оценка связывается в научных исследованиях не только с фактором адресанта, выражающего свои мнения, предпочтения, вкусы, но, может быть, даже в большей степени с фактором адресата (Арутюнова, Романов, Ушакова, Латынов и др.), оказывая на него воздействие в плане выбора того или иного варианта поведения, формирования предпочтений и т.д. Для лингвистической экспертизы наличие в тексте оценок означает возможность экспликации интенции адресанта. Хотя существует и другая точка зрения, сторонники которой считают, что определять интенции автора конфликтного текста некорректно в рамках лингвистического исследования. Ср.: «Не могу поддержать тех лингвистов, которые полагают, что без специальных познаний в области психологии, социологии самый банальный, тривиальный филолог может достаточно обоснованно ответить на вопросы о намерениях автора спорного текста» [17, с.205]. Однако поскольку состав языкового правонарушения содержится именно в тексте, то, на наш взгляд, лингвист в пределах своей компетенции может отвечать на вопросы об интенциональном аспекте конфликтогенного текста, тем более, что, как показывает практика, юристы стремятся получить вопрос об интенциях авторов конфлитогенных текстов именно от лингвистов (см., например, экспертизы № 9,16, 22, 23 и др. в [15]). Думается также, что не совсем понятно сформулированный для лингвистов вопрос о содержательно-смысловой направленности выражений конфликтогенного текста, который часто встречается в судебных определениях о назначении экспертизы, свидетельствует о стремлении юристов получить квалифицированное заключение по поводу интенций адресанта именно от лингвистов (см., например, 18). Антропоцентризм современной лингвистики позволяет исследовать многое из того, что ранее считалось недоступным для нее, в том числе и интенцию.

Н.Д. Арутюнова подчеркивает активную обращенность оценочных предикатов на адресата речи, одним из главных назначений ценностных суждений видит в оказании влияния: «Оценочное высказывание уже само по себе выражает коммуникативную цель рекомендации, побуждения к действию, предостережения, похвалы или осуждения. Оно воспитывает нормы поведения. Его интерпретация, таким образом, включает и фактор адресата и коммуникативную цель конкретного речевого акта» [19, с. 6]. Через оценивание (пейоративное для противоположной стороны и мелиоративное для себя и своих сторонников) реализуется интенция адресанта дискредитировать противника и апологизировать свою сторону [ 20, 21].

Таким образом, лингвистическое исследование оценочной информации (=мнения) в конфликтогенном тексте может быть релевантным для выяснения юридически значимых обстоятельств. Для использования такого рода исследования в экспертной практике необходимо разработка специализированного словаря и легитимных методик экспликации из конфликтогенного текста авторских интенций. Самая большая сложность здесь как для юристов, так и для филологов – найти то оптимальное решение, которое позволит одной стороне языко-правового конфликта осуществить право свободы слова, а другой стороне – быть гарантированно защищенной от злоупотребления им.

Литература

1. Александров А.С. Введение в судебную лингвистику. - Нижний Новгород, 2003.- 420 с.

2. Александров А.С. Юридическая техника- судебная лингвистика- грамматика права ­// Проблемы юридической техники: Сборник статей/ Под ред. В.М. Баранова.- Нижний Новгород, 2000.

3. Балла О. Власть слова и власть символа // Знание – сила. 1998. №11-12.

4. Руденко Д.И., Прокопенко В.В. Философия языка: путь к новой эпистеме// Язык и наука конца 20 века. М., 1995.

5. Юридические понятия и язык права в современных зарубежных исследованиях. Научно-аналитический обзор. М., 1986.

6. Рикер П. Торжество языка над насилием. Герменевтический подход к философии права // Вопросы философии. 1996. № 4.

7. Венгеров А.Б. Теория государства и права: Часть 2. Теория права. Том 2.-М.:Юристъ,1996.

8. Винокуров Г. Сила закона или нравственный императив? // Законодательство и практика СМИ.1996. №10.

9. Ратинов А.Р. Когда не стесняются в выражениях // Понятие чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и СМИ. – М., 1997.- с.128.

10. Смирнов А.А. Заметки о лингвистической экспертизе (менталитет юристов и лингвистическая ментальность// Текстология _ RU- Публикации.

11. Третьякова В.С. Речевой конфликт и гармонизация общения. - Екатеринбург, 2002.

12. Баранов А.Н. Введение в прикладную лингвистику. –М., 2001.

13. Голев Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении // Юрислингвистика-1: проблемы и перспективы: Межвуз. сб. науч. тр./ Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 1999.

14. Голев Н.Д., Матвеева О.Н. Юрислингвистическая экспертиза: на стыке языка и права // Сибирский филологический журнал. 2003. № 1.

15. Цена слова: Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по защите чести, достоинства и деловой репутации/ Под ред. М.В. Горбаневского.-М., 2002.

16. Голев Н.Д. «Герой капиталистического труда» – оскорбительно ли это звание?// Юрислингвистика-1: проблемы и перспективы: Межвуз. сб. науч. тр./ Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 1999.

17. Сафонова Ю.А. К вопросу о классификации лингвистических экспертиз // Теория и практика лингвитическогоанализа текстов СМИ в судебных экспертизах и информационных спорах: Сборник материалов науч.-пр. семинара.Ч.2./ Под ред. Горбаневского.-М.,2003.

18. Голев Н.Д. Экспертиза №1. «Мы делили апельсин»// Юрислингвистика – 3: Проблемы юрислингвистической экспертизы: Межвуз. Сборник научных трудов / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 2002.

19. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт – М., 1988.

20. Романов А.А. Оценка как способ фиксации конфликтности речевого поведения политика// Политический дискурс в России –4: Материалы рабочего совещания (Москва, 22 апреля 2000года ) // Под ред. В.Н.Базылева и Ю.С. Сорокина.-М., 2000.

21. Ушакова Т.Н., Латынов В.В. Оценочный аспект конфликтной речи// Вопросы филологии. 1995. № 5.

____________

[1] Многие исследователи суть права видят в языке. Ср. высказывания Александрова А.С.: «…язык говорит правом. Язык первичен. Право вторично. Язык создал право начиная с первых табу», «… юридическое – это языковое, текстовое плюс властное», «Юрист – игрок на семантическом поле, которое образуется юридическим языком. Цель деятельности юриста – достижение своей выгоды, общественного блага юридическими- языковыми средствами. Насколько он владеет этими средствами, насколько он технически искушен – настолько он успешен в своей дискурсивной практике», «В закономерностях языка лежат основания права» [1, 2]. Американский правовед, профессор университета Флориды У. Проберт предлагает определить право как «юридическую речь и ее последствия», считая, что «самый центр общего права в суде - не нормы, но риторика» [5, с. 30].; Поль Рикер считает, что «конечная цель судебного процесса и суда как института – способствовать общественному миру благодаря торжеству языка над насилием» [6, с. 28].

[2] Злоупотребление правом связано с интенсивностью использования своих прав, с нарушением меры разумного социального поведения, баланса своих и чужих прав, с употреблением права во зло, в ограничение прав и свобод другого. Как отмечает Венгеров А.Б., «в ситуации со злоупотреблением свободой массовой информации происходит недопустимое самостоятельное расширение субъектом свободы массовой информации путем включения в эту свободу действий, в том числе информационных, агитационных или пропагандистских, которые сами являются противоправными…Правомочие действовать соответствующим образом у субъекта имеется, но он это правомочие использует безгранично, включает в него такие содержательные моменты, которые нарушают меру возможного поведения другого участника общественных отношений» [7, с. 54].

[3] Ср.: «Язык не стрела, а пуще стрелы ранит», «Соврешь – не помрешь, да впредь не поверят», «Раз соврал - навек лгуном стал», «Кто врет, тому бы ежа в рот», «С враньем весь свет обойдешь, да назад не воротишься», «Проврался что прокрался: люди долго помнят», «Вранье не споро: попутает скоро», «Ложь не имеет ног, но обладает скандальными крыльями», «Горлом изба не рубится», «Клевета что уголь: не обожжет, но замарает», «Людей порочить – самому на свете не жить», «Птичке - простор, клеветнику - позор», «Мутная вода течет не из чистого озера», «Хвастливо слово гнило», «Не ножа бойся, а языка», «Человеческое слово стрелы острее», «Острое словечко колет сердечко», «Недоброе слово больше огня жжет», «Слово может спасти человека, может и убить», «Ах, злые языки страшнее пистолета» (цитата из комедии Грибоедова А.С. «Горе от ума»), «Не судите, да не судимы будете» (Евангелие от Матф., 7, 1-2) и пр.

[4] Правовое ограничение свободы слова достаточно широко: закрепление недопустимости злоупотребления свободой массовой информации (ст.4 Закона о СМИ), запрещение диффамации (выражается в запрете клеветы и оскорбления под угрозой уголовного наказания (ст. 129 и ст. 130 УК РФ), в запрете распространения сведений, порочащих честь, достоинство и деловую репутацию (ст.150-152 ГК РФ)); запрещение злоупотребления свободой слова в целях подрыва общественного и государственного устройства (выражается в запрете публичных призывов к изменению конституционного строя РФ (ст. 280 УК РФ), в запрете возбуждения национальной, расовой или религиозной вражды (ст. 282 УК РФ)) и т.п. Что касается других нарушений, которые могут быть совершены посредством языка (языковое манипулирование в рекламных и избирательных кампаниях, использование суггестивных возможностей языка в псевдомедицинской практике и пр.), то право до сих пор не криминализировало их, поскольку не имеет инструментария для обнаружения подобных деяний.

[5] Потребность юридической практики в экспертах-лингвистах застала врасплох как юриспруденцию, так и лингвистику. В настоящее время лингвисты-эксперты не имеют специальной подготовки для проведения лингвистической экспертизы, включающей знания процессуальных особенностей проведения экспертизы, ее легитимных лингвистических принципов и методов. В России на сегодняшний день известны лишь две крупные организации, регулярно занимающиеся практикой лингвистических экспертиз, пытающиеся преодолеть ее стихийный этап, осуществляющие научную рефлексию по поводу новой области применения лингвистических знаний, - это Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам под руководством М.В. Горбаневского и Лаборатория юрислингвистики и развития речи под руководством Н.Д. Голева.

Выходные данные статьи: Матвеева О.Н. Свобода слова и проблемы лингвистической экспертизы (к вопросу об аксиологическом аспекте конфликтогенного текста) // Право i лiнгвiстика // Матерiали Мiждународноi науково-практичноi конференцii: У 2-х ч., 18-21 вересня 2003 р.– Сiмферополь: ДОЛЯ, 2003.–Ч.2.– С. 148-156.

Закрыть